Нано мио
- Привет! Слушай, мы пришли, а то ж от тебя приглашения не дождешься, и де наш чай, - Марина и Светик щебетали непрестанно, Светик умудрялась также и напевать чего-то из мерзкой попсы, за что на службе ей попадало от шефа – женские бессмысленные напевы чрезвычайно раздражали.
Марина оставалась «вещью в себе» даже в моменты бабьего любопытства. Одновременно они сканировали глазками все окружающее пространство – убранство жилья выбивающейся из общего ряда сотрудницы – Нина никогда не рассказывала о себе, но и не была букой, общалась открыто, еще бы, профессия не позволяет. Их бегающие взоры внезапно остановились: молодой мужчина, симпатичный, но напряженный (пружина) смотрел на них из соседней комнаты.
Нина быстро проговорила: «Это мой брат, он не в себе, как Дарагановка сгорела, в смысле мужское отделение психиатрички, ну вы понимаете, он теперь у меня, осторожнее! Марат очень не любит запаха духов» и попыталась закрыть дверь, умиротворяющим жестом и взглядом – нейтрализуя? – давая понять «брату», что пришли «хорошие».
Он быстро просунул руку в клетку и захрустел косточками попугайчика, да так аккуратно, что не пролил наружу рта (пасти?) ни одной капельки крови. У него была замечательная наследственность – род Кайриных отличался чистоплотностью, граничащей с чистоплюйством, в общем, аккуратисты в рамках разумного. Нина сделала вид, что ничего не произошло, но убрала клетку за окно, он понял – нельзя, но так трудно было удержаться от ловли легкой добычи. По крайней мере он теперь постарается не укусить эту пришлую самку, издающую противные воющие звуки и раздражающую искусственными запахами.
«Я – Марат, я – человек», - в тысячный раз идентифицировал он суть себя.
«Я не купила ему порцию, вот в чем дело,» - вспомнила она, потому что весь день ломала голову, как выпросить у шефа еще кусочек зарплаты, которую с момента официально объявленного в стране кризиса тот платил почему-то по мелким частям, сокрушаясь и кряхтя от жадности (где-то внутри у него сидела жаба и как-то умудрялась душить этого малорослого человечка изнутри). О, этот сладостный миг, когда он считает 1…2 и отдает две бумажки – вмиг происходящее становится ритуалом превращения пары деньзнаков в дни реанимации хрупкого благополучия.
Леопарди Джексон
Марат ее увидел и мгновенно почувствовал: он погрузился сознанием в бездонность «Я» и подчинился. От нее пахло чистым телом, а не цветочной вонью и потом, не сигаретами и бензином, как от других особей. Но не только запах подчинял, он элементарно хотел пойти с ней. А Нина, неожиданно для самой себя, взяла его за руку и потащила домой, в пенаты, в квартиру покойных родителей, старомодно странную ( старинная мебель не отремонтирована и потому подлинна, со столетним запахом) и милую.
- Марат Евгеньевич, – с трудом он собрал звуки в слова, единственные, которые смог воспроизвести. И тут же словно маска зверя наплыла на лицо – Нина с ужасом увидела морду леопарда. Видение не исчезало, но заколыхалось-заколыхалось и как будто «спряталось».
«О, счастливчик» – ему нужно посмотреть этот старый фильм, он любит смотреть кино, и так лучше поймет, что с ним случилось, вспомнит, что с ним сделали и расскажет (о, мечта, чтоб он заговорил!)... Эксперимент прошел в Ростове-на-Дону, ускользнуть ему удалось совершенно случайно: служитель (должность, созвучная зоопарковской) не дождался соответствующего лязга замка, удостоверяющего, что пациент надежно нейтрализован, он спешил к женщине-самке и был возбужден, невнимателен – Марат это чувствовал. Последствия операции он ощущал каждой клеткой своего естества, если можно было назвать его естеством стремительный процесс превращения. Самым неприятным и страшным во всей этой истории была потеря речи, хотя врачи-убийцы, как он их мысленно окрестил, в разговоре между собой решили, что это потеря временная. И еще – на «загривке» молодой мужчина ощущал нечто постороннее, нет, Оно не беспокоило так уж слишком, однако в ветреную погоду представлялось оружейным дулом, приставленным прямо к затылку. Оно ждало своего часа.
Когда удалось вырваться наружу, Марат оглянулся и – в последний раз ? – посмотрел на неприметное серое здание. Сюда он вошел добровольно и теперь только сожалел о том, что решился на эксперимент добровольно.
Неясности не будет
Праздник в обществе слепых подходил к концу, и Нина, как всегда, решила помочь, заодно, ну ненавязчиво, собрав остатки тонкой, ранее по-настоящему охотничьей, колбаски (собаки на улицах города уже знали кормилицу и ждали) и засунула в потрепанную черную сумочку оставленный на стуле букетик нарциссов с ущербным двух лепестковым цветком, портящим имидж своим собратьям. Она весь вечер разговаривала с руководителем, тоже незрячим, с Павлом (уникальный человек, овладевший компьютером и бескорыстно помогающий товарищам по Таганрогскому отделению слепых работать на компе, используя звуковые «подсказки» и команды). Когда девушка повернулась, чтобы уйти – «пока, до свиданья!» – Паша неожиданно мягко придержал ее за рукав – сразу стало стыдно за колбасу, она открыла рот, чтобы извиниться, рассказать про подопечных, собак, – и услышала: «Неясности не будет». Сразу стало так легко на душе, Паша, Паша, может, через тебя… Так легко ей становилось – пушинка, взлечу птичкой и в небо! – только когда она побывала у старинной иконы святого Пантелеймона и в келье святого Павла Таганрогского. Домой летела, как на крыльях, словно истина открылась: я смогу помочь Марату. Еще точно не знаю как, но помогу, есть какой-то выход. Неясности не будет!
